Том 3. Московский чудак. Москва под ударом - Страница 69

К оглавлению

Первой увидела Наденька:

— Я Анну Павловну видела…

И через день повторила — с тревожным вопросом во взгляде:

— Стоит Анна Павловна там?

В тот же день за обедом с дрожащим и с тихим мяуканьем, точно пожаловалась над тарелкою супу:

— Он а… еще там. И — как вспыхнет!

Иван же Иваныч, — представьте, — взмигнул; и — отрезал:

— Ия — ее видел уже.

Вопросительно обе взглянули, но он будоражил буфет перепрыгом под стулом; он знал, кто — «она»: тарарахал по скатерти, очень значительно чмыхнувши носом; что думал о «казусе» он? Ведь — слепец, ведь — ребенок, а — высмотрел. Может, он там, на углу, объяснялся?

Всем стало тут вдвое стыднее.

Иван же Иваныч с подгрохотом встал: Василису Сергеевну похлопывать:

— Ну — ничего-с…

— Обойдется, дружочек мой, Вассочка…

Сел, и — рука заходила мясистой ладонью, которую крался он к мухе: схватить; Василиса Сергеевна, перемогая себя, заминала «вмешательство»:

— Вам, говорят, бенефис приготовили?

Схватил муху; и пойманной мухою — шваркнул о стол: — И не мне, в корне взять: двадцатипятилетие празднует «Математический Сборник»… Я тут ни при чем…

Наступило молчание: снова уткнулись носами в тарелки; и будто в ответ на все то, что сейчас проходило меж ними, в пустом кабинетике встал мелодический звук, — еле слышный и жалобный:

— Дзан.

Кто-то сделал тут вид, что не слышит.

— В Москву возвратился Млипазов…

Тогда совершенно отчетливо, нетерпеливо, настойчиво — дзакнуло; бросив ножи, повернулись; профессор разинулся ухом.

И — грянуло громко в окне.

— Анна Павловна!

Страшно!

Иван же Иваныч, как впрыгнет, да как кубариком — в дверь: в кабинетик!

11

И в сумерках синих оконного выреза видел — отчетливо: рожа прилипла; казалось, что — желтая. Рожа в окошке исчезла.

Иван же Иваныч, шарахнувшись, влип — в желто-сизые стены; и — замер: подъюрк под окно несомненный! Схвативши фонарик, случайно (случайно ль?) просунутый между томами ван-Агнуса и Карла Вранца («Гешихте дер Математик» и «Проблемен») — вприсядку: к окну: заседать и молчать, чтобы — высмотреть.

Сел там орлом; осторожно подъерзывал носом; и ждал, как с фундамента выглянет; да — очевидно, что кто-то там влез на фундамент, таяся в застенном простенке, стененный, прилипнув руками, ногами и телом к стене; представлялся удобнейший случай поймать: того самого; или — то самое, что не давало покою, решив навсегда…

Потому что, — мелькания, тени и рожа в окне (оставалась такая возможность) могли оказаться «пепешками», «пшишками», то есть приливом кровей к голове.

Но звук «дзан», всеми ими услышанный, — вовсе не призрак!

Сидел на карачках, выерзывал носом; и слышал, что там, за дверями, сначала шушукались, плакались и, наконец, закричали, — Надюша и Вассочка:

— Папочка…

— Ах, да пусти меня… В дверь застучали.

Иван же Иваныч — дверь запер; теперь, из засады своей он не мог подать голоса.

— Вот еще дура — кричит: — эдак можно спугнуть!

И в засаде засев, видел: небо; вдруг — ти-ти-ти-ти-ти. И с ти-ти-ти-ти-ти (подшептывал в миг напряженья он) — подкарабкался.

Там же в стекле стал картузик, — подвыюркнув: перепривыюркнул с молниеносною скоростью; и, убедившись, что нет никого, — ну и к стеклу прилипать: чуткий пес за юлящего мышкою носом юлит — вверх-вниз-наискось — так, чтоб уткнувшися в норку, где скрылась она, присмиреть, выжидая.

Профессор Коробкин таким неожиданным, прытким и вертким, упругим, как мячик, летком быстрей молньи: с карачек — на стол; и оттуда (одной ногой — на столе, а другой — на окне) он двудырчатым носом — к окошку; и выстрелил наискось сверху в окно электрическим белым лучом потайного фонарика. В белом луче оказалась накрытая рожа — без носа: бульдожья, в картузике!

— Есть! — вскричал громко, слетевши (оттуда — сюда) с подоконника.

В то же мгновенье, с ним вместе отсюда туда (разделяло стекло), чье-то тельце, присосанное к камню стен, — отвалилось: и — шмякнуло наземь. Профессор Коробкин бежал от окна: заоконное тельце бежало в противную сторону, вот перебросилось через литую решеточку, дом отделявшую от тротуара; и вот перебросилось — вдоль переулка; профессор же, дверь распахнув, мимо плачущих Наденьки и Василисы Сергеевны, — в переднюю; цепи сорвавши, на улицу — с криком:

— Ловите, держите! — за юрким мальчишкою, улепетнувшим в пустой переулок: бесследно!

За ним же, стремительно выскочив с черной метлой из ворот, бежал Попакин:

— Да — барин, да — что вы? Забороздили заборики — мимо.

Неслись из соседних дворов, кто без шапки, кто в туфлях: бежал генерал Ореал (отставной, опустившийся) — за проживателями домов Янцева и Шукеракина; все собрались под кривым фонарем, окружив запыхавшихся и растаращами друг перед другом стоящих — Ивана Иваныча и Тимофея Попакина.

— Видел-с!

— А я говорю — никовошеньки!

— Вор в окно лез! Так кричали они.

Генерал Ореал и все прочие — слушали; кто-то, одетый в пестрявые брюки и пестрый пиджак, проходя, обернулся; и — дальше пошел.

— Говорю вам, что видел!

— Помилуйте, я по сию пору тут в приворотне сидел!

— Он уж видел бы, — Шохин сказал.

— Да-с, морщинистый, — да-с — с черным носом, — упорствовал громко профессор.

— Морщинистый!..

— Слышь?…

— Говорит — с черным носом он… Не удивился один генерал Ореал:

— Я всегда говорил… С этим людом… Позвольте пожать… Генерал Ореал…